Было прохладное и прозрачное осеннее утро. Солнечные лучи только-только превратили серебристые нити и корочки инея в сверкающие радугой капли. Лучи согрели и вывели из оцепенения и маленького паучка, который провёл всю долгую и холодную ночь, укрывшись в трещине коры большого дуба. Паучок потянулся всеми восемью лапами и пополз по ветке. Высоко в небе летели журавли, их курлыканье звонко раздавалось в не оттаявшем ещё воздухе. Паучку вдруг ужасно захотелось летать, подняться туда, где журавли... Он смутно помнил рассказы своей мамы о том, что осенью, перед долгой и страшной зимой, паучата могут полететь. Высоко, как птицы, и далеко-далеко; может быть, так и от холодной зимы можно улететь?

Он не знал, что нужно сделать, чтобы взлететь к небу, и начал выпускать паутинку: он так всегда делал, когда волновался, а сейчас волнение от нетерпеливого желания полететь достигло предела. Тонкая серебристая нить паутинки уже почти достигла земли, и вот — порыв ветра, лапки не удержались на скользкой коре молодой ветки, и паучок полетел. Ветер подхватил паутинку и болтающегося на её конце паучка и мощным потоком понёс свою невесомую ношу ввысь, к солнцу. Паучка охватили сразу и страх, и восторг. Он всеми своими восемью глазами смотрел на огромный мир, проносившийся внизу, и не узнавал его. Где знакомые тропинки в коре, так заботливо прятавшие его в дождь? Где такая удобная развилка ветвей, на которой так легко и привычно прикреплять сеть-паутинку? Золотые, багряные, коричневые холмы, зеленые пики елей внизу, а кругом — тёплый ласковый свет солнца, бережное щекотание воздуха и простор, простор. Ничего нет кругом — только маленький паучок! Правда, пронеслись стремительные ласточки, паучок даже не успел испугаться. Ласточки не обратили на него никакого внимания, им было некогда, они спешили на юг, скорее, скорее от наступающего холода.

Ниже, сзади паучок заметил другого паучка, летящего на своей паутинке. Присмотрелся: да это его дружок Ши-Ми! Ши-Ми узнал его и крикнул: «Акут! Опускайся, укороти паутинку и опускайся, а то и так слишком далеко залетели. Вон, видишь, туча: может налететь метель». Но Акут был в таком восторге от полёта, что совсем забыл об осторожности. Он казался самому себе могучим орлом или даже... самолётом, он частенько видел летящие высоко вверху самолеты — летом, сквозь зелёную листву.

Так он и полоскался в воздухе, кувыркался и пел: "Я лечу, лечу на юг, и не может мне испуг помешать лететь на юг. Ха-ха, Ши-Ми, где ты?". Но Ши-Ми уже опустился, а солнце зашло. Стало холодно; мощный порыв ветра подхватил Акута и, трепля и кувыркая нещадно, понёс его вверх к потемневшему и уже совсем неласковому небу.

Акут закрыл глаза лапами — ведь у него не было век; но лап не хватало: две лапы нужны, чтобы держать паутинку, а оставшихся шести мало для восьми глаз. Так что двумя глазами он всё же смотрел. И хорошо, что смотрел. Что-то белое, огромное и неистово крутящееся приближалось, готовое проглотить Акута. Это был снежный вихрь.

Акут, конечно, не знал, что это такое, но решил, что надо спрятаться. Но как спрятаться в воздухе? А на что паутинка, чудесная паутинка?! Ведь из неё можно сплести свитер, одеяло или даже домик! И Акут шестью лапками (двумя нужно держаться за паутинку) стал плести домик. И вот он уже окружён тёплыми родными стенами. И вовремя. Угловатые и холодные белые глыбы со свистом пролетают мимо, ударяются о стенки паутинного дома. Что бы осталось от Акута, если бы не домик? Колючие снежинки наверняка проткнули бы его и заморозили.

Акут пригрелся внутри домика и снова развеселился: «В тёплом домике лечу, приземлиться не хочу...» – напевал он себе. Но тут он случайно глянул сквозь паутинки вниз и замер от изумления и ужаса: под ним не было ни земли, ни леса, ни травы. Была вода, много воды, вода без края. Ветер занес Акута на озеро. Огромное озеро. Акут, конечно, ничего не знал о нём, о его величине: он не учил географии. Однако он знал, что вода для пауков — это очень плохо, и боялся её.

Метель кончилась, ветер ослабел, и домик стал быстро опускаться. Волны, холодная вода — всё ближе и ближе. "Надо сбросить домик, станет легче, и ветер понесёт меня дальше...". А куда дальше? Кругом вода. "Не всё ли равно, сейчас или через пять минут утонуть, а эти пять минут лучше побуду в тепле...", – мелькнула мысль. "Нет, буду делать всё, чтобы лететь; может, так и спасусь...". И он перегрыз паутинки, державшие домик, и тёплый, родной домик упал на воду и был сейчас же проглочен каким-то чудищем, выскочившим из водной глубины. А паутинка с паучком немного поднялась вверх. Так он и летел над озером, коченея от холода и страха... Но держался, управлял паутинкой, ловил каждый, даже совсем слабый порыв ветра. В такой безнадежной борьбе прошёл день и наступил вечер. Стало совсем темно. Акут продолжал цепляться за паутинку, но лапки слабели и слабели.

Впереди в почти кромешной тьме на миг почудился чёрный бугорок, он двигался. Чудище или черепаха? Акут почему-то подумал о черепахе, которую он видел летом. Черепаха ему понравилось. Вот если бы черепаха, но откуда она тут? И всё же Акут собрал последние силёнки и направил полёт к чёрному бугорку. Лишь бы дотянуть ещё немножко, ещё чуть-чуть. Лапы почти касаются воды. Брызги, холодные и такие мокрые, промочили до самого нутра.

Раз! — и Акут зацепился лапкой за что-то мокрое, но тёплое! Где-то в вышине, но совсем рядом раздался громкий рокот. И вдруг — яркий свет в глаза, и в блесках этого света — огромная пасть и два чудовищных по размерам, но весёлых глаза. Акут замер, притаившись в низкорослом кустарничке. Но его кто-то бережно и мощно схватил за панцирь, поднял в воздух, и через мгновенье Акут опустился на тёплую, даже горячую, полянку, гладкую и сухую. Это была Егоркина ладонь.

Егорка с Дашей ловили рыбу на лодке и уже возвращались домой, когда Акут приземлился на Егоркину руку. Егор, конечно, заметил Акута, посадил храброго паучка на ладонь и привёз его домой. Там Даша устроила дом на цветке бегонии, которая хорошо разрослась в большом горшке в углу комнаты. Так паучок спасся, когда казалось, что уже нет никакой надежды на спасение, и оказался на "юге", где нет зимы.